Долго от Наташи не было писем. Любовь Васильевна по нескольку раз в день заглядывала в почтовый ящик, даже поздно вечером, хотя прекрасно понимала, что почтальонка давным-давно разнесла почту и уже успела переделать много разных дел. Заглядывала и рано утром, выходя из дома на работу, будто бы кто-то мог ночью положить в почтовый ящик письмо от дочери, которая жила от нее за две тысячи километров. Письма от нее ходили не слишком часто, но Любовь Васильевна ждала их каждый день.
- Что, соседка, не пишут? - спрашивали иногда соседи, глядя на печальное лицо Любови Васильевны, закрывающей пустой почтовый ящик.
- Не пишут что-то, - грустно отвечала она.
- А от кого же Вы так ждете? - добивались, сочувствуя пожилой женщине, соседи.
- От дочери. Так аккуратно писала всегда, а тут что-то нет и нет...
- Бумага, наверное, кончилась, - подтрунивал изредка Николай Иванович, ближайший сосед Любови Васильевны, которого она знала в подъезде больше всех. Они часто ездили одним и тем же автобусом с работы и вместе шли домой, разговаривая о том, о сем. (Любовь Васильевна не так давно заселилась в этот дом и поэтому почти никого еще не знала).
- Теперь в стране во всем дефицит. Не мудрено, что и письма написать не на чем, - любезно отвечала она. А сама думала об одном:
- Что-то, наверное, там не так...
... Прошли недели, месяц, уже повернуло на второй.
- Если и сегодня письма не будет, дам телеграмму, - сказала себе утром Любовь Васильевна. Но, когда вернулась с работы, ее ждало толстое письмо от Наташи.
- Слава Богу, наконец-то пришло, долгожданное!
Не поднялась, как обычно, а, кажется, взлетела на третий этаж. Открыла торопливо дверь. На ходу сбросила туфли, уселась в кресло, надела очки и быстро разорвала конверт. Почерк узнала не сразу, даже засомневалась. Слово лезло на слово, буквы какие-то дрожащие.
- Может быть, мне это просто кажется? - подумала Любовь Васильевна.
Какое-то тревожное чувство вдруг охватило женщину. Чем-то недобрым повеяло от этого почерка. Сначала она пробежала глазами по строчкам, затем вернулась назад и начала читать вслух все сначала.
- Милая моя, мамулечка, давно я тебе уже не писала. Очень прошу простить меня за столь долгое молчание. Сначала было некогда, потом не стало сил тебе писать. Лгать не могу, а правду писать очень горько. Но от нее никуда не уйдешь. Голова идет кругом, совсем не знаю, как быть. Неужели твоя судьба во мне повторилась? Господи, как ты этого боялась. А сердце материнское, наверное, все чувствует. Не могу поверить в то, что я уже не нужна больше Игорю. Шесть лет, самых молодых и интересных, прожито впустую. Ну ладно, разлюбил меня; ну ладно, встретил другую, лучше меня... Но наш маленький сынишка... Как же он будет? Наш маленький Димулька? Ведь ему всего только годик, а у него уже нет отца. Для тебя, мама, это потрясающая новость. Ведь до сих пор ты считала, что у нас порядочная семья, прекрасные прежние отношения. Ты была счастлива и рада за нас. Мне очень тяжело тебе об этом писать, лучше расскажу все при встрече. Жду с нетерпением твоего отпуска. Приезжай скорей, моя родная. Приезжайте все, кто сможет. Мне очень одиноко здесь без вас, мои дорогие. Теперь и мой любимый город - моя родина, стал для меня чужим и холодным. Ни одного дня не могу больше здесь жить. С Игорем мы расстались. Почему - писать пока не стану. После того, как я его выгнала, он долго к нам не приходил. Появился только в день рождения сына, подарил ему велосипедик, а мне принес цветы. Предложил помириться. Уговаривал меня, обещая много хорошего. Я и простила его. Утром он ушел на работу от нас. Обещал вернуться пораньше. Я уже заранее предчувствовала, что этого не будет... Однако мы с сынишкой ждали его после смены, но он не пришел. Я ругала себя за то, что поверила ему, мучилась, терзалась в ожидании, но он не приходил целую неделю. А потом явился, но нас не было дома. Он оставил в двери записку: «Наталья, приготовь коробку под телевизор. Вечером мы с другом придем за ним». Представь себе, мамочка, ему нужен телевизор, но не мы... Извини, писать больше нет сил. До встречи. Целуем. Ваши дочь и внук.
Хорошо, что Любовь Васильевна сидела в кресле, если бы стояла, точно бы упала. Голова закружилась, все тело задрожало, ужасно затошнило. Немного посидела. Потом встала, хотела пойти в кухню выпить пустырника. Но ноги ее не держали, она пошатнулась и тихо сползла в кресло. Что с нею творилось - плохо соображала. Сколько такое продолжалось - не знала. Ее не интересовало время, и все намеченные ею планы на вечер куда-то от нее ушли. Вокруг нее - сплошная пустота. Стала почему-то вспоминать последние сны. Но помнила их очень смутно. Из головы все вылетело. Напрягала память. Хотелось вспомнить сон, который последнее время так бередил ее душу.
- Ну что же мне снилось? Ведь я же на работе даже рассказать хотела, но не решилась. Да что же это было? - Любовь Васильевна тихонько хлопала себя по лбу...
- О, вспомнила... Черви... множество червей. Они копошились, синевато-розоватые, похожие на дождевых, но только размером гораздо меньше. Гадкий, отвратительный клубок червей... Ведь я же тогда его еще разгадала - к большим неприятностям. Но откуда - думала я тогда. Да мало ли откуда. Они не спрашивают, откуда им взяться... Скорее всего, их можно было ждать с работы. А они из другого места, откуда совсем их не ждала. Боже мой, вот сон и сбылся, этот зловещий, дурной сон.
Сидела Любовь Васильевна неподвижно, откинув голову на спинку кресла, положив руки на подлокотники, Вспоминала все, что было связано с человеком, в которого они с дочерью так поверили.
После окончания восьмилетней школы Наташа поступила в радиотехническое училище в городе, где жили ее бабушка и дедушка.
Девушка жила у них и училась. Но недолго это длилось. Вскоре бабушка умерла, и мама забрала Наташу в свой город, устроила ее в такое же училище. В группу радиомонтажников принимали только юношей, лишь всего две девушки учились в ней. Упросила Любовь Васильевна директора училища принять ее дочь в эту группу.
В первую же минуту «положил глаз» на Наташу Игорь, который был старостой этой группы. Каждый день забегал за нею домой, и они вдвоем бежали в училище. Всегда после занятий провожал девушку домой и говорил ее матери:
- Вот вручаю вам, Любовь Васильевна, Вашу дочь в полной сохранности.
Сам потом шел домой, справлял свои дела, а вечером, в девятнадцать часов, как по расписанию, являлся к ним домой и уходил ровно в двадцать три.
Игорь жил у своей бабушки. Она воспитывала его с двухлетнего возраста. Родители его не ужились под одной крышей, разошлись и создали новые семьи. Воспитание сына мать возложила на бабушку, а двое детей от второго брака стали для нее дороже. Их супруги и воспитывали. Отец тоже создавал семью не один раз, но Игорь везде был лишним. Бабушка работала. Она часто ездила в командировки, и Игорь в это время был предоставлен сам себе.
Любовь Васильевна своим женским чутьем понимала, что паренек ходит по вечерам к ним «не солоно хлебавши». Да и по утрам также. Она тоже воспитывала без мужа троих детей. Семья жила очень скромно. Но стакан чаю с бутербродом каждое утро находили и для Игоря. А по вечерам Любовь Васильевна кормила всю семью, включая Игоря, тем, что входило в их рацион: картошка в мундирах с килькой - так картошка; котлета - так котлета. Никогда не отделяла Игоря от своих детей Любовь Васильевна. Правильно говорят в народе о детях: где двое, там и третий не лишний. И считался он в этой семье своим. Тогда ему было только шестнадцать.
Через два года Игорь закончил училище и призвался в армию. Служил на Камчатке. А семья Наташи переехала в Карелию. И полетели письма с западной границы на восточную и обратно, через весь Союз. К каждому празднику и дню рождения посылали Наташа с мамой солдату что-нибудь сладкое, вкусное, часто приготовленное своими руками, иногда - купленное в магазине. Посылала и деньги, чтобы Игорь мог что-нибудь на них купить в кафе.
Любовь Васильевна считала, что Игорь из трудной семьи, и старалась сделать для него все, что было в ее силах. Она вязала для него вещи, кое-что покупала. Они с дочерью потихоньку готовились к предстоящей свадьбе, которую наметили на первое же лето после возвращения Игоря из армии.
Неожиданно мысли женщины прервал стук в дверь. Она не встала, не подошла сразу к двери. Стук повторился еще и еще раз...
- Кого же это несет? Наверное, соседи. Покоя нет от них. Хоть головой стучите - не открою, - пробурчала недовольно Любовь Васильевна. Но в дверь опять постучали, уже требовательней. Тут она не выдержала, подошла к двери и зачем-то спросила, хотя время было еще не позднее:
- Кто там?
- Открывай, Любаша. Дверь открылась.
- Что это ты своим не открываешь? Собирайся бегом, я очередь за абрикосами заняла. Вареньица сварим, детям гостинец повезешь, и я баночку пошлю. Еще чего-нибудь придумаем.
Это была верная подруга Любови Васильевны - Зинаида Егоровна, или просто Егоровна, - бойкая, задорная и очень шумная женщина. Иногда ее излишний шум даже бесил подругу, особенно, когда на душе ее было тревожно. Вот и сейчас не очень дружелюбно встретила она Егоровну. Сейчас ей было ни до чего. Она даже с места не сдвинулась и ничего не ответила подруге.
- Да ты что, Васильевна, не слышишь, что ли? Я жду тебя. Там не очень много народу. Давай, давай, быстренько.
- Иди, Егоровна, сама. Я никуда не пойду. Не до абрикосов мне сегодня...
Любовь Васильевна вдруг побледнела, пошатнулась и ухватилась за дверную ручку. - Дурно мне...
- Ах, боже мой. Да что же это с тобой-то? Где у тебя валерианка? В холодильнике? Я мигом... А ты давай-ка в кресло присядь, упадешь еще, не дай Бог. Здоровье у нас уже хреновое...
Она помогла подруге и побежала на кухню.
- Надо было мне еще с этими абрикосами, пусть их негры едят... И я никуда не пойду. Наши старики их в глаза никогда не видели и не умерли без них, вот и мы не умрем. Брусники наберем, за нею в очереди не стоять. Выпей-ка, Любаша, лекарства, да отдохни. Все у нас, баб, дела какие-то. И умереть некогда будет. Провались она, эта жизнь бабья... Знаешь, Васильевна, я вот, когда мне трудно бывает, все прошу: «Милая моя мамочка, роди меня снова, да сделай мальчиком». Ха - ха - ха...
Любови Васильевне стало полегче, она даже слегка улыбнулась.
- Ну вот, теперь и поговорить можно, - тихо сказала Егоровна, заметив осторожную улыбку на лице подруги.
- Что там у тебя стряслось? С Натальей твоей что? Вижу, ты письмо от нее получила. Или внук не здоров? Давай, выкладывай...
Не было у них секретов друг от друга. Делились задушевные подруги самым сокровенным. И хотя по характеру своему они были совсем разные, понимали одна другую с полуслова. Не хотелось Любови Васильевне сейчас говорить о письме, лучше было бы ей одной посидеть, молча. Но, не расскажи она Егоровне сегодня о беде, та завтра, сломя голову, примчится, не успеет хозяйка еще в квартиру войти. Любовь Васильевна, зная это наперед, решила поделиться горем сегодня, прямо сейчас, а то и ночи не хватит на разговор.
Только взяла она в руки конверт, как Егоровна спросила:
- Любаш, хлеб у тебя есть? А яички? А остренькое что-нибудь отыщется?
- Найдем, если хорошо поищем.
- Ты давай-ка, собери чего-нибудь, а я сейчас... Зинаида Егоровна выскочила из квартиры, только стук ее каблуков слышен был на лестнице.
Она жила в соседнем доме, поэтому вернулась очень скоро. Любовь Васильевна даже опомниться не успела. Вынула из сумки небольшой, причудливой формы графинчик с вишневой настойкой, которую они пили по глоточку в самых торжественных случаях или в крайне трудных. Поставила его на стол. И крошечные рюмочки в один миг оказались рядом и кое-что из еды.
- Ну, давай, для связки слов, по единой. - И затянула, как обычно:
Нам бы налили,
Та мы бы выпили,
Нам бы стали наливать,
Мы бы стали выпивать. Ух...
Кривая улыбка появилась на лице Любови Васильевны. Она вынула из конверта исписанный лист бумаги, повертела его в руках и тихо проговорила:
- Ну, так вот, милая моя, Зинуля, говорила же я тебе, что давно писем от Натальи моей не было?
- Ну, говорила, и что?
- А то, что беда там у них. С Игорем разошлись.
- А причина? - торопила Егоровна.
- За причину ничего не пишет, ждет меня, когда в отпуск приеду. Письмо такое слезное. Она там на куски рвется, а я тут. Говорила ж, не надо ехать туда жить, так нет, зарядила свое: «На родину поеду...». Жили бы сейчас все рядышком: мать, брат, сестры. Так самостоятельно жить захотели, оно-то, конечно, не плохо, но и хорошего мало... Ну, слушай...
Любовь Васильевна читала письмо, а подруга не сводила с нее глаз. Казалось, ушами и глазами слушала. Она «переживала» все слова до единого.
- Ну и сукин сын, ну и подонок... - сказана Егоровна после того, как письмо было прочитано.
- Телевизор ему дай... Он будет жить в свое удовольствие, а дите его родное будет по соседям бегать мультики смотреть. Телевизор теперь и купить-то негде. А за что б она его купила, хотя бы и продавали? За какие шиши? Я б ему показала «кузькину мать». Ты ж помнишь, Любочка, как я своего зятя оттянула, когда уходил от моей Насти? Я ж тебе рассказывала, кажется? Да не могла ж я такого не рассказать! Когда он заявил своей жене: «Мы не можем жить с тобой дальше, потому что у нас несовместимость. Не подходим мы друг другу». Ушел от семьи, а сам, как кобель, по ночам звонил в квартиру. То придет, то уйдет... Несовместимость у них, видите ли. Я как поехала туда, да как прижала его к стенке, говорю: «Ты что, кобель негодный, восемь лет вместе прожили, детей троих нажили, а теперь несовместимость? Это где ж ты такое слово вычитал? Грамотей несчастный... Жить, так живи по-человечески, не жить - уходи к чертовой матери». Так и вернулся в семью. Кому он такой нужен, работничек? Половину зарплаты на детей будут удерживать, а жене новой что носить будет? Теперь, как «бабки походили», живет и Насте помогает, а про несовместимость совсем забыл. Так вот, Любаша, я тебе и говорю, поедешь в отпуск, разгон устрой хороший. Ишь, телевизор ему дороже семьи... Наглядятся сексу разного, а потом дома ему не живется. Наверно, и твой зять там коники строит. Тоже, небось, таскается по бабам. Ни за что б не выгнала жена из дому, Наталью твою жалко, сил нет. Такая девка работящая. Золушка она у тебя. И шить, и вязать, и готовить - все у нее в руках горит. И сама красивая. А аккуратистка какая! А как говорит? Прямо заслушаешься. И все у нее складненько получается. А вот счастья в жизни нет. И надо ж, два года его из армии ждала. А ребят кругом - хоть пруд пруди, один лучше другого. Неужто и хлопца другого у нее не было? Не может быть, чтоб девку такую не замечали.
- Парни на Наташу, конечно, посматривали, - сказала, вздыхая, Любовь Васильевна. - В кино приглашали, в концерты билеты покупали, а она им всем отказывала, а сама так и вертелась в домашнем круговороте, как белка в колесе. Один из парней, Андрей, ой как любил мою Наташку, даже в сваты приходил. А она как вспыхнет: «Что вы без меня мою судьбу решаете?». Как могла, я жениха и сватов отговаривала: "Ты только посмотри, Андрей, сколько девушек хороших и богатых кругом. А моя Наталочка только что со школьной скамьи, и вещичек-то подходящих у нее нет. Ей же всего восемнадцать... Только работать пошла".
- Да, Любовь Васильевна, девушек-то много, только не нужны мне эти куклы раскрашенные. Одну Наташу я люблю, и все тут. И для жизни только она одна мне нужна. На руках носить ее буду, отдайте только за меня свою дочь, - уговаривал меня Андрей.
- Ну что я могу поделать, Андрюша, дорогой? Ведь сердцу не прикажешь, ждет она своего солдата, и никто ей больше не нужен.
- И указала я ему на фотографию Игоря, она у нас на самом видном месте стояла - на телевизоре. А он как косонет на нее, думала, что схватит и порвет. Но сдержался парень.
Сваты тоже долго уговаривали, но так ни с чем и ушли. А когда Андрей прощался, так сказал мне:
- Запомните, теща моя несостоявшаяся, молодо - зелено... Не отдадите за меня Наташу - после сами пожалеете.
- Ну, что ж, поживем - увидим, - ответила я ему тогда. Долго еще после того Андрей заходил к нам, поздравлял с праздниками, дарил нам с дочерью цветы. Но ничего уже не предлагал. Не хотел, видно, назойливым казаться. А сейчас, думаю я, Егоровна, зря мы тогда парня оттолкнули. А может, это и была «звезда» Наташина?
Зинаида Егоровна сидела, как завороженная, боясь, как бы Любовь Васильевна не потеряла нить своего рассказа.
- А в январе, накануне возвращения Игоря из армии, Наташу послали учиться на Урал. В эту же группу попал парень с севера, Владимиром его звали. Наташа рассказывала мне о нем, что парень он стройный, высокий, не чета Игорю. Все вместе в кино ходили, в театры, с городом знакомились, чай по вечерам пили. И приглянулась тогда моя дочь тому парню. Не раз говорил он ей: «Ты не похожа на других, Наташенька, - ты создана для семьи». А когда письма от Игоря попадались на глаза и он видел, как Наташа радовалась, получая их, он ходил сам не свой.
А потом письма стали ходить реже. Сильно Наташа переживала, думала, что бросил ее Игорь; поступают же так некоторые солдаты... А немного позже она от кого-то узнала о том, что письма с Камчатки идут, но кто-то их перехватывает. Предполагала, что это Володиных рук дело, но не могла же она его обвинить в этом, ведь «не пойман - не вор»...
... Любовь Васильевна потянулась к бокалу с морсом.
- Ну, а дальше-то что? И что же Володя? - спросила Егоровна.
- Что Володя? Он так привязался к Наталье, что ни шагу от нее... Только спать ходил в свою комнату. Даже ребята стали смеяться над ним: «Ты, Вовик, как Стенька Разин - «нас на бабу променял»... Посмеивался он над товарищами. Видно, понимал парень шутки.
Помолчав немного, Любовь Васильевна продолжала:
- А с Наташенькой моей тот паренек по всем вопросам советовался; куда пойти, что купить, как в каком случае поступить. Рассказывает ей что-нибудь, а сам спрашивает: «Правильно, Наточка, я говорю?». Всегда поддерживала его Наташа, потому что он был прав во всем.
- Ну, а замуж он Наташе предлагал? - не выдержала Егоровна.
- В том то и дело, что предлагал. Обещал самой счастливой сделать. Все напевал ей:
Увезу тебя на север,
Увезу тебя одну,
Звездным северным сияньем
Твои плечи обойму...
На глаза Зинаиды Егоровны навернулись слезы.
- Представляю, как приятно было слышать все это Наташе. Еще бы не нравилось такое отношение! Не каждой девчонке говорят такое. Да еще и песни поют, - Егоровна смахнула слезы, застывшие на щеках, проглотила собравшийся в горле ком и сказала:
- Ну, вот скажи, Любаш, тебе твои женихи пели такие песни?
- Конечно, пели, да еще сколько! - глаза Любови Васильевны как-то вдруг радостно засветились, лицо преобразилось и на нем появилась счастливая улыбка.
- А мне... - Зинаида Егоровна на минуту замолчала, вздохнула, опять помолчала, затем как бы выдавила из себя:
- Мне ни один хрен не спел... Ни один за всю жизнь не похвалил. А сколько я добра сделала им... Да на твоих же глазах носилась возле этого... кривоносого: «Коленька, Колюнчик»... А он что? Встретил другую бабу, а мне показал, где рукав пришивается... А Петька Лаптев? Лучше, что ли, оказался? Я к нему: «Петюнчик, Петушок»... А он на меня: «Корова жирная»... У, лапоть стоптанный, - век бы ему баб топтать... Да он больше ничего другого и не знает. А ты, Люб, говоришь, тебе песни пели...
Егоровна прошептала что-то не совсем приличное...
- Ну ладно, Зинуль, хватит уж тебе прибедняться. Ишь, распетушилась после первой. А после второй что будет? А?
- Что? Еще и по второй нальешь?
- Да куда от тебя денешься?
Любовь Васильевна немного повеселела, Егоровна радовалась, что вывела подругу из ее прежнего состояния. Они выпили по глоточку душистой вишневки. Есть уже не хотелось. Поднялись из-за стола, немного размялись.
- Ну, так чем же кончилась вся эта история? Что же с Володей и Натальей твоей стало?
- Да так ничего у них и не склеилось. Наташа ждала Игоря. Все ходила, песню напевала:
Вы служите спокойно, ребята,
Будем ждать вас, отважных бойцов.
Так вот матери наши когда-то
Ждали в юности наших отцов.
Ведь я тоже мужа своего ждала. И дождалась, - спокойно рассуждала Любовь Васильевна.
- Но мне в два раза больше пришлось ждать. Тогда еще по три-четыре года служили ребята. А как он поступил со мной? Пожили мы с ним немного, а потом он как закрутился, как замотался... То найдет женщину моложе меня, то намного старше. Все ходил, перебирал. Докрутился, пока я не выгнала его, как пса последнего. Только сына после себя оставил. Маленький совсем был ребенок, когда без отца остался, не помнит его нисколько. Рассказываю я про это Наташе, а она и говорит:
- Мама, неужели и меня твоя судьба ждет? А я ей отвечаю:
- Не все же такие подлые, Нужно, доченька, в хорошее верить. А иначе, как же жить? Игорь твой при живых родителях сиротой вырос, горя нахлебался. Разве он позволит подобное? Да и вообще вы должны, как никто, понимать друг друга. Ведь вы же оба без отцов росли, а Игорь еще и без матери. Вот так и поверили мы с Наташей в парня из трудной семьи, - Любовь Васильевна задумалась.
- Ну и что же дальше? - торопила Егоровна.
- Вскоре Игорь отслужил, взял билет на самолет и сразу полетел к Наташе. Хорошо она там его встретила. Познакомила с товарищами. Рассказала о Володе. Крепко парни поговорили, по-мужски. Все просил Володя Игоря отступиться от Наташи. Но она выбрала Игоря. Володя так и сказал ему:
- Завидую я тебе, Игорь, такая девушка тебя дождалась! Береги ее. Не дай Бог, обидишь - заберу сразу же, только узнаю, а тебя... прибью!
Любовь Васильевна поднесла носовой платочек к лицу: слезы выкатились из ее глаз... Зинаида Егоровна тоже помолчала, потом сказала:
- Хороший, видно, тот парень. Ишь, как сказал: «Береги ее...». Другой бы еще и наговорил на девчонку чепухи всякой, а он - наоборот. Может, судьба была бы у них с Натальей.
- Кто знает, где лучше, где хуже. От своей судьбы, видно, никуда не уйдешь...
- Зинуль, может, чайку попьем? - после непродолжительного молчания предложила Любовь Васильевна. Она подключила самовар, подала на стол свежее черничное варенье, бублики. Поставила чашки, из которых пили чай самые дорогие гости, и подошла к раскрытому окну.
Час уже поздний, но на улице еще вовсю гуляют взрослые и дети. В белые летние ночи домой не загонишь. И от того, что люди гуляют, а молодые парочки ходят вобним-ку, на душе у женщины опять стало тошно. Она подумала:
- Вот и там, где живет дочь, молодые люди сейчас тоже гуляют, хотя ночи там темные, но зато тепло. А в лунные ночи тоже светло, почти как здесь. Парочки гуляют, а ее дочь уже уложила сынишку спать, а сама в четырех стенах места себе не находит.
- Эх, Наталья, Наталья... - произнесла со вздохом Любовь Васильевна. - Что дала тебе твоя родина? Разве что сына. А сыночек-то у Наташи полненький, с голубенькими глазками, ротиком-треугольничком, пышными, как у хомячка щечками и белыми кудряшками. Такое милое дитя! Тут вот Наташа фотографии недавно прислала, я тебе их еще не показывала?
- Когда б ты мне их показать могла? Я ж в отъезде была. А ну, покажи...
Любовь Васильевна бережно вынула из черного пакета последние фотографии и подала их подруге.
- Ой, Любаша, какой славный внучек у тебя! Ну что картинка! А на кого ж он у вас похож, на батю, что ли. Это не ваша порода. А вот зятя твоего я так и не видела.
- Да это же - портрет отца. А толку с того? Не нужен ему сын.
- Люба, что ж все-таки у них случилось, у детей твоих? А?
- Ничего пока понять не могу. Вот поеду - разберусь. Может, они там оба виноваты? А может быть, уже помирились?
- Ну, давай, Любочка, крепись. Ты не переживай особенно. Приедешь, а там все хорошо...
- Твои б слова, да до Бога...
Женщины попили чаю с мятой и Егоровна засобиралась домой. Уже с первого этажа сказала стоящей на площадке подруге:
- Любаша, держи хвост пистолетом...
Любовь Васильевна улыбнулась и вошла в квартиру.
До самого отпуска укладывала женщина вещи в чемоданы и сумки. Задолго начала готовиться к поездке. Мечтала увидеть своего маленького внучка, которого она видела в последний раз в три месяца. Все эти первые месяцы Димка был на виду у бабушки. Дочь с зятем год назад приехали в отпуск к матери. Наташа находилась в предродовом отпуске. После долгой дороги она почувствовала себя неважно, начались боли внизу живота. Мать не посоветовала дочери ехать в таком состоянии домой. Вдруг в дороге растрясет, и в поезде начнутся роды, да высадят где-нибудь в провинции... Здесь и роддом хороший, и врачи опытные.
Дорого досталась матери Наташа. И теперь Любовь Васильевна не могла рисковать здоровьем дочери и будущего ее малыша.
У Игоря отпуск кончался, приходилось возвращаться домой, и он заявил:
- Пусть что угодно случится в дороге, но домой мы поедем только вместе.
Наташа до слез доказывала мужу, что чувствует себя плохо, но он ей не верил. Тогда теща вмешалась. Она сказала:
- В таком случае Наташа никуда не поедет. Она - моя дочь и я несу за нее полную ответственность, даже двойную: за себя и за отца.
На это Игорь грубо выпалил, обращаясь к Наташе:
- Ну, приедешь ты домой...
- Приеду, конечно, куда же я денусь? Да не одна еще приеду, а вдвоем с сыном.
Косо взглянул на нее супруг. У Любови Васильевны сердце похолодело. Сразу поняла: не очень-то Игорь почитает Наташу... Чтобы не остаться на месяд-два одному, готов принести себе в жертву близких ему людей,
- Разве он любит жену? - думала Любовь Васильевна. - Неужели равнодушен к рождению первенца?
Потом, боясь того, что останется виновата в их дальнейших ссорах, сказала:
- Ну, вот что, дети, не хочу я быть врагом для вас, решайте сами, как хотите...
- Я никуда сейчас не поеду, - рыдая, ответила Наташа. - Я не могу...
- В таком случае, не возвращайся совсем домой - ни одна, ни вдвоем!
- Ну и не вернусь...
Наташа плакала навзрыд. Мать не могла без слез смотреть на плачущую дочь, которой не сегодня-завтра родить. Она уговаривала ее, успокаивала, потом, в отчаянии, сказала:
- Игорь, какой же ты жестокий...
В ответ - довольная, ехидная улыбка на его лице и ... молчание.
Ужинали позже обычного, не разговаривая, как обычно, а почти молча. Лишь Любовь Васильевна пыталась как-то смягчить обстановку, что-то говорила, но разговор не вязался. После ужина Игорь засобирался домой, хотя прежде отъезд намечался через три дня, и билеты были уже куплены. Никто не стал его останавливать. На следующий день Игорь проспал до обеда. Проснулся, наскоро перекусил, подошел к жене. Слегка прикоснулся губами к ее щеке, тихо произнес:
- Пока.
Попросив не провожать его, он вышел из квартиры.
- Напиши нам, когда приедешь, Игорь, - бросила вслед ему Наташа.
- С дороги напишу, - неохотно, чуть слышно ответил тот.
Через несколько дней Наташа попала в роддом. Родила сына. У мальчика оказалась родовая желтушка и почему-то долго не проходила. Все женщины, что рожали с ней, уже выписались домой, а ее с сыном все не выписывали: плохие анализы у мальчика. Сильно мать расстраивалась за здоровье своей крошки. От этого у нее самой поднялась температура. А тут еще и писем от Игоря не было со дня его отъезда. Даже после того, как теща поздравила его с рождением сына, он долго еще молчал. Потом, наконец, пришла телеграмма: «Поздравляю сыном спасибо Игорь». Не такие слова хотела прочесть от мужа Наташа. Она в глубине души надеялась, что обида его уже прошла, и она получит от него много ласковых благодарных слов...
Короткая, холодная телеграмма... И все... После нее целый месяц Игорь не подавал весточки о себе. Наташа каждый день с нетерпением ждала от мужа писем, но их все не было и не было. Совсем извелась: похудела, аппетит пропал. На нервной почве появился зуд на всем теле, потом кожа покрылась сплошной коркой. Ребенок нервничал: с материнским молоком передавалось ему ее волнение. Ни купать ребенка, ни стирать его пеленки, ни готовить пищу Наташа сама не могла. Все легло на плечи ее матери. Лечили врачи всякими болтушками да мазями от аллергии, которая никак не излечивалась. По этой же причине молодая мама не могла и на улицу выходить днем, чтобы погулять со своим малышом на свежем воздухе. Целыми днями она была с ним в квартире. От этого грусть и тоска ее все усиливались. Очень ждали вечера, когда вернется с работы их мама и бабушка. На прогулки ходили все вместе только поздно вечером, когда все домашние дела уже позади, Любовь Васильевна возила детскую колясочку, в которой мирно посапывал ее маленький внучек. А Наташа шла рядом, спрятав руки в карманы плаща, отворачиваясь от встречных прохожих.
Не дождавшись письма от Игоря, заказала ему телефонный разговор. На переговорный пункт он пришел. После разговора Наташа вышла из кабины, раскрасневшись, с улыбкой.
- Слава Богу, - взмолилась мать, заметив посветлевшее лицо дочери.
- Наверное, все хорошо? Почему не писал? - опередила она Наташу.
- Сказал, что некогда было. Все у него там в порядке, жив, здоров, много работает...
Повеселела Наташа после того разговора, и «аллергия» проходить стала без всяких болтушек. Легче стало на душе у обеих женщин, вновь появились улыбки на их лицах, стал слышен смех, хотя и довольно редкий. Но особенно радоваться было нечему. В глубине души было много неясного, таинственного...
Приехал все же Игорь за своей семьей. Через неделю малышу сравнялось два месяца. В этот день они все уезжали. Любовь Васильевна взяла отпуск, чтобы помочь детям уехать домой. Вещей было много. А самый ценный груз - конвертик с маленьким внучком - бабушка по мере своих сил старалась всегда носить на своих руках. И дома у детей малыш рос на глазах у нее еще месяц. Простилась бабушка с внуком, когда ему сравнялось ровно три месяца. Таким и запомнила Димочку Любовь Васильевна.
... А сейчас Димка уже подрос. Каким он стал теперь? Очень хотелось бабушке попасть к внуку на его первый день рождения, но отпуска в это время ей не дали. Задолго до этого события начала она готовить подарки внуку и детям. Казалось ей, что одела внука с ног до головы: купила шубку, шапку, сапожки, свитерочки, брючки, ботиночки. Вроде бы все предусмотрела бабушка. Думала всех обрадовать. Гостинцев накупила, каких могла. И конечно же, мечтала о хорошем отпуске.
Но все ее светлые мечты были разбиты в один миг этим страшным письмом от дочери, из которого мать еще полностью ничего не извлекла. Поняла одно: там плохо... Посоветоваться было не с кем - старшие дети уехали в отпуск. Приходилось все переносить в себе.
- Что же мне делать? Что брать с собой? - мучилась
Любовь Васильевна.
- Заберу ли я с собой дочь и внука? Или они помирятся и останутся там? Что же брать из вещей? Везти ли Димочке подарки к дню рождения? - каждый день то клала в чемодан, то вынимала из него детские вещички. Потом решила взять всего лишь один костюмчик. Упаковала, что посчитала нужным, закрыла чемодан. Села, скрестив руки на груди, и под тихую музыку по радио заснула прямо в кресле. Проснулась от рева мотоцикла за окном. Посмотрела на будильник - два часа ночи. Как хорошо, что завтра не на работу, можно поспать подольше.
- Вот и отпуск мой начался, - не с радостью, а с тоской подумала Любовь Васильевна.
В поезде она была молчалива. На вопросы соседей по купе отвечала неохотно. И они, понимая это, старались лишний раз не надоедать ей своими разговорами.
- Значит, в отношениях между детьми что-то надорвалось. Но что? - думала Любовь Васильевна. Не помнит она, чтобы Игорь ранее был так груб с Наташей, да еще в присутствии тещи... В тот раз он никого не пощадил, ни ее, ни жену. И за что так нагрубил именно перед родами, когда жене особая ласка нужна и нежность? Кто же должен был поддержать ее в такой момент, как не муж? Возможно, Игорь всегда был таким, просто не показывал этого, пока не стал мужем своей законной жены?
- А может быть, Наташа в чем-то сама виновата? - спросила саму себя Любовь Васильевна. - В чем-то, может быть, и виновата, но в конкретном случае - нет, - также сама себе и ответила женщина.
- Ведь все тогда произошло на моих глазах, - рассуждала она. - Если Игорь любит Наташу до сих пор, как прежде, он должен был пощадить ее, особенно в такое напряженное время. Сам бы еще предложил ей остаться у меня. Да и с ребеночком на первых порах куда легче было бы Наташе вместе со мной. Ведь у нее пока еще нет опыта в обращении с дитем. Многие мужья сами отправляют своих жен к матерям родить. А почему же Игорь тогда так этому воспротивился? Не доверяет мне, что ли? - думала и спрашивала себя Любовь Васильевна. Пока что больше всего это вертелось в ее сознании.
- Но не могли же они расстаться только из-за этого. Тут что-то большее произошло... Может быть, у них и раньше было не все в порядке, но Наташа мне ничего не рассказывала. Ведь я и сама своей маме писала, что у нас все нормально, чтобы не волновать ее. Она обо всем узнала, когда приехала к нам и все своими глазами увидела... Так же и Наташа, видимо, скрывала от меня до тех пор, пока уже не стало сил молчать. Бедная моя девочка!
Прежде Любовь Васильевна ездила в отпуск с радостью, заранее зная, чем и где будет заниматься; знала, какая будет встреча и какое прощание. А теперь все неопределенно. И вместо радостного предчувствия, сердце ее плакало. Телеграммы Любовь Васильевна не подавала, решила приехать неожиданно, хотя дочь ждала ее не только каждый день, но в каждую минуту.
Подойдя к дому, где жила когда-то дружная молодая семья, Любовь Васильевна подняла голову кверху, остановила взгляд на окнах четвертого этажа, потом перевела его на балкон, увидела там развешанные детские вещички, и сердце ее екнуло: раньше там висели пеленки, да ползунки, а теперь - маечки, трусики, колготочки...
- Вот и вырос внучок из пеленок... Какой он теперь, мой родненький? - прошептала Любовь Васильевна, и слезы наполнили ее глаза. По лестнице поднималась тяжело. Она устала от жары, от тяжелых вещей, а ее разбитое сердце придавало ей особую тяжесть.
Позвонила. В глубине квартиры раздался пронзительный детский крик, потом послышались легкие торопливые шаги.
- Ребенок заплакал, это Наташа его посадила, а сама идет открывать, значит, Игоря нет... - подумала Любовь Васильевна. - Значит, Наташа одна, с сыном...
Дверь распахнулась. Перед матерью стояла ее дочь, бледная, худющая, в коротеньком, с разрезами на боках, халатике, с короткой стрижкой - ну совсем девочка! Трудно поверить, что у нее уже есть сын. Она почему-то растерялась:
- Мамочка... А почему не сообщила? Мы бы тебя встретили...
- Вы с Димочкой? - удивилась Любовь Васильевна.
- И с Игорем тоже. Мы помирились с ним вчера, - она как-то виновато посмотрела на мать...
- Мама, ты проходи, проходи. Димочка, посмотри, кто к нам приехал! Это твоя бабушка, солнышко мое маленькое! Игорь, а ты что не встречаешь? Мама приехала...
Из спальни ленивой походкой вышел Игорь, косо взглянул в сторону тещи и бросил сквозь зубы:
- Здрасьте... - и ушел в другую комнату. Теща и ответить не успела на приветствие.
Не совсем еще осознанная радость от того, что дети помирились, быстро покинула, мать, а в сердце как-то резким прыжком вскочила дополнительная боль, большая, жгучая, словно по нему полоснули ржавым ножом с рваным лезвием. Не знала Любовь Васильевна, куда себя деть: входить в квартиру или выйти из нее. Стояла неподвижно, держа сумки в руках, которые могли вырваться и упасть на пол в любую минуту.
- Проходи, мамулечка! - Наташа взяла вещи из отяжелевших рук матери, поставила их в сторону, обняла маму, положила голову на материнское плечо и горько-горько заплакала. Не смогла устоять и мать, как ни крепилась.
Сколько неясного, мучительного скопилось в ее душе! Все это в ней уже не вмещалось. Оно должно было выплеснуться наружу. Так, крепко обнявшись, мать и дочь вошли в кухню, встали у окна и дали волю слезам.
Маленький Димулечка, не дождавшись мать и услышав разговор на кухне, быстро, на четвереньках, подполз к женщинам, обнял их за колени и встал на ножки. Сначала он как бы изучал, что происходит, потом прижался белой кудрявой головкой к коленям мамы и бабушки и замер...
Любовь Васильевна чуть-чуть оправилась, взяла маленького внучка на руки, подняла кверху и ласково сказала:
- Вон мы какие уже выросли! А изменились как! И на кого же мы теперь похожи? Глазки мамины, носик и ротик - папины, а все остальное - бабушкино? Ну, выкопанная бабушка!
Любовь Васильевна прижалась щекой к пышной розовой щечке внука и сказала дочери с улыбкой, стараясь хоть немного развеселить ее;
- Ну, посмотри, маменька, правду бабушка говорит?
- Да я это еще в роддоме слышала, - улыбаясь сквозь слезы, ответила дочь.
Любовь Васильевна осторожно передала ребенка матери.
- Иди-ка, Димулечка, к маме, а бабушка умоется с дороги. Вон у нее какие руки грязные, - и показала их внуку.
- А вы тут стол накрывайте. И я что-нибудь вкусненькое к столу подам, из самой Карелии везла, - она рада была, что накануне отъезда каким-то чудом сумела палтус копченый купить у кооператоров.
Пока Любовь Васильевна приводила себя в порядок после длительной езды в автобусах и поездах, Наташа почти успела накрыть на стол. Она готовилась к приезду матери и старалась купить и приготовить своими руками то, чем могла бы порадовать ее и удивить.
Сквозь плеск и журчание воды в ванной мать слышала, как в кухне Наташа отчитывала Игоря за то, что он так встретил маму.
- Разве мама виновата в том, что ты натворил? Она тебя на этот путь толкала? Она и сама не смогла простить своего мужа за подобные дела. Мама всегда говорила: «Пусть муж лучше пьет, хотя ничего хорошего в этом нет, но не изменяет. А если уж изменяет, то умно, чтобы жена не узнала». Для мамы это было самым большим оскорблением. А ты, мало того, что изменяешь мне, да еще с нашей кумой.
... Любовь Васильевна похолодела.
- Так вот в чем соль... Вот это ждала, вот это верила... - негодовала она.
- Еще и в гости к ним меня водишь, чтобы вместе с ней посмеяться надо мной?
- Прекрати, я тебе сказал, не выноси сор из избы, - тихо сказал Игорь.
- Нет, этого я от мамы не скрою. Пусть она нас рассудит.
- Я прошу тебя, не рассказывай теще, мне и так стыдно перед ней.
- Не надо меня стесняться, Игорь, поздно уже, раньше об этом надо было думать. Что же ты, друг, не прошло и двух лет со дня свадьбы, и жена тебе уже надоела? - неожиданно заговорила теща, выходя из ванной. Игорь покраснел до корней волос и растерянно посмотрел на нее.
- Мама, подождите, я сейчас все объясню...
- Да, Игорь, объясняться, конечно, придется. Но поговорим позже. А сейчас давайте-ка перекусим чего-нибудь. Я, как пес, голодная.
Любовь Васильевна вынула из сумки гостинцы, положила их на стол, потом достала из чемодана купленную на талон в Карелии «Столичную» и сказала:
- Будем пить мировую. Разливай, зять.
Игорь даже опешил: не ожидал он такого оборота.
После вкусного сытного обеда в семейном кругу решено было немного отдохнуть, чтобы «жирочек на пупочке завязался», как говорили в старину. На душе у каждого появилось какое-то облегчение. После непродолжительного отдыха теща сказала:
- Так вот, дети, дело у меня к вам есть. Давайте-ка, сядем рядком, да поговорим ладком. А поговорить у нас есть о чем...
Любовь Васильевна прожила очень трудную жизнь, в постоянной нужде. Часто «тонула в долговой яме», как она говорила о себе. С большими усилиями «из нее вылезала». И теперь ей несладко приходится, никогда не может себе позволить ничего лишнего. И лаской мужской она не избалована. А дети ее отцовской ласки тоже мало видели. И поэтому она всей своей душой за крепкую и дружную семью. Да с того дня, когда проводила ее дочь Наташа своего жениха в армию и стала ждать его, с того дня и начала переживать Любовь Васильевна за то, чтоб ее судьба не повторилась. И сейчас она считает, что можно еще все поправить. Старается убедить зятя в том, что если простила его жена за грехи тяжкие, то теперь он должен навсегда от этого отказаться.
- А сына вашего вы должны вдвоем воспитывать. Каково тебе самому без отца жилось, Игорек? И оскорблений, и унижений натерпелся, необласканный рос, незащищенный. Не допусти, чтобы и твоего ребенка такая же участь постигла. Вот смотри, твоя фотокарточка рядом сидит, - показала Любовь Васильевна на занятого новой игрушкой, купленной бабушкой, маленького, с голубенькими глазками, ротиком-треугольничком, с пышными, как у хомячка, щечками и белыми кудряшками, Димулечку. Игорь во всем соглашался с тещей.
- А сейчас... Оденьте-ка мне внука, мы с ним пойдем погуляем, а вы в кино сходите. Наверное, уж и дорогу к кинотеатру забыли...
- Да-да, обязательно. Сегодня же пойдем в кино. Там какой-то французский идет, - сказал оживленно Игорь. Потом как-то мгновенно нахмурился, видно, что-то вдруг вспомнил и добавил:
- Хотя нет, сегодня с фильмом не получится. Как-нибудь в другой раз. Я ведь совершенно забыл: мне же сегодня дежурить в ДНД. Вы тогда погуляете сами без меня, все вместе, в парк сходите, на озеро. А я приду в начале двенадцатого...
И он ушел на дежурство.
В августе днем почти всегда еще бывает жарко, а вечерами прохладно.
Игорь накинул на плечи легкую курточку и вышел на улицу. Там было так многолюдно, что трудно было идти. Он перешел на другую, более свободную сторону и быстро пошел в направлении милиции: там всегда перед дежурством собирались дружинники. Он так задумался над тем, что происходило в его доме сегодня, что не сразу услышал, как какой-то громкий, мужской голос назвал его имя. Он повернул голову в ту сторону, откуда его звали и увидел бегущего через дорогу своего дружка Тимку, с которым после армии они еще не встречались. Он уже не живет в этом городе, а только что приехал в гости.
- Привет, дружище! Издали тебя узнал, решил догнать...
- Привет, привет, дорогой! Да я вот тороплюсь...
- Слушай, Игорь, ты что, так здесь и живешь? Вернулся все же сюда после армии? Ты же вроде в Карелию собирался податься после службы, мне дядька писал...
- Да, решил здесь обосноваться. Женился, сын у меня родился. Квартиру грозятся через два-три года дать. У нас на заводе с этим делом как-то быстро. Ну, а у тебя что нового? Ты где живешь-то теперь? - поинтересовался Игорь.
- Я на Урал подался, в Свердловск, устроился там на химический. Да что мы тут стоим, среди дороги? Может, к тебе зайдем? Пузырь возьмем, что-нибудь загрызть прихватим. У меня тут колбаски кусочек есть, в поезде купил, в ресторане, дорогущая, но вкусная... Давно я уже в домашней обстановке не сидел. Общага надоела, как горькая редька. Да и с женой своей познакомишь. Слышал - красивую отхватил, - Тимка похлопал Игоря по плечу. - А я вот до сих пор не женился - хронический холостяк. Поклялся гулять до двадцати семи. Не могу клятву нарушить.
- Не получится у нас сегодня с тобой, Тимка, посидеть. ДНД у меня, вот видишь, тороплюсь,
- Да брось ты, Игорек, ДНД никуда от тебя не уйдет, а я вот сюда всего на пару деньков заехал, - не отставал от друга Тимофей.
- Ну, так идем к тебе? Где ты живешь?
- А, ладно! Черт с ним, с ДНД, пойдем. Только ко мне сегодня нельзя. Айда в магазин и куда-нибудь под куст. Сейчас тепло, сухо...
Они заскочили в магазин, купили «Русскую водку», прихватили в «автомате» стакан, взяли на рубль огурцов на маленьком рыночке у бабули, пару луковиц и направились в сторону, где метрах в трехстах от дороги рос густой орешник. Развернули газету, выложили на нее купленную снедь, без особого труда открыли бутылку и стали по очереди пить из одного стакана. Быстро захмелели и заговорили о том, о сем.
Игорь боялся, что друг станет расспрашивать его о семье, а он по пьянке может обо всем рассказать - он знает за собой такую слабость. И поэтому старался говорить с ним на самые отвлеченные темы.
Когда содержимое бутылки заметно поубавилось, Игорь сказал:
- Вот что, Тимоха, отдохни-ка ты тут на свежем воздухе с полчасочка, а я сбегаю, пивка куплю.
Тимка нисколько не возражал против пива. Он по нему уже соскучился. Поэтому с радостью отпустил друга,
- Ты ж нигде не застопорись, - попросил он Игоря,
- Я мухой... - ответил друг. Он мгновенно вскочил на ноги и через несколько минут был уже на почтительном расстоянии. По пути к пивной бочке, где толпилось много мужиков, Игорь заскочил к дружку Алешке, попросил у него три больших банки и сумку. Затем попросил без очереди наполнить их, пояснив, что его ждут гости, и неровной походкой направился к орешнику. Он быстро нашел заснувшего там после выпитой водки Тимку, растолкал его и угостил пивом. Тот охотно выпил сразу три стакана холодного пива. Сладкая, приятная истома разлилась по ленивому телу. Затем Игорь выпил стакан, другой, третий.
Вначале единственный стакан по очереди переходил из рук в руки от одного к другому, затем был отброшен в сторону, а взамен его пошли банки. Игорь пил из одной, Тимка - из другой. Чем больше они пили, тем быстрее хмелели. Игорь совсем потерял контроль над собой и начал сам рассказывать Тимке о своем житье-бытье.
- Ты знаешь, Тимох, почему я тебя сегодня к себе не повел? А... не знаешь... А потому не повел, что теща моя сегодня ко мне приехала...
- Ну и хорошо... Заодно и с тещей своей познакомил бы. Да жену б твою посмотрел, по...знакомился с ней и на сына твоего взглянул.
- О, сын мой, Димка, со мной, как. две капли воды. Годик ему только что сравнялся. Хороший пацан. И жена у меня тоже хорошая, И люблю я ее, а вот жизни нет у нас с ней. Сходимся, расходимся. И пацана жалко, и Наталью... А сегодня теща еще приехала, мирить начала. Послать бы ее подальше, но не могу. Ничего плохого она мне не сделала. Наоборот, я ее, как мать родную... Уважаю... А вот она меня теперь, наверное, возненавидит...
- А что ж ты такого сделал, что воз... возненавидит? Что она тебе, указ? Теща приехала... Как приехала, так и уедет... Может, там тебе помочь надо, разо... разобраться, так я ...я... хоть сейчас...
Тимка зацепил локтем банку с пивом, та перевернулась, и под зад его полилась холодная жидкость,
- Мать твою так, - подпрыгивая, завопил Тимофей.
- Теща тут не причем, она не виновата, - сказал Игорь. - Я сам дурак... Только я виноват во всем... Мне такая баба попалась... Редко теперь такие встречаются. Мне б радоваться, да ценить ее, а я... давай ее донимать... Да такое сказал ей, да хоть бы один раз. А то ж... раз за разом... Болтаю ей одно и то же. Она злится на меня. А я ее опять травлю... Мне нравится, когда она злится.
- Так что ж ты говоришь жене такое, что она злится?
- Тим, Тимоха, друг ты мой закадычный... одному тебе это говорю... - от волнения Игорь рвал траву вокруг себя и разрывал ее на мелкие кусочки. Говорил сбивчиво, часто останавливался и прикладывался к банке с пивом. Тимофей подражал ему, делая то же самое.
- Тим, ты же знаешь, что мы с Наташкой своей до армии познакомились...
- Знаю... А как не знать... Тогда все про вас болтали... Только не видел я вас вместе... ни разу... ни единого не видел. Но говорили, что девку ты себе хипповую отхватил...
- Да, ни один кореш завидовал мне. Со службы меня дождалась. Редко кто дожидается... Вон... Ленка Сашке через месяц рога повесила... стерва... А Ольга Степку дождалась? Фигу с маком... А моя Наталья писала мне все два года. Я, конечно, это оценил... После службы другие еще болтались по Камчатке, а я... сразу полетел к своей зюмочке... Она, между прочим, тоже в то время училась на курсах в Свердловске. Игорь перевел дыхание, попил пивка, затем продолжал:
- Приглянулась Наталья моя там одному фрайеру. Так он так меня просил, чтобы я отступился от нее. А она... она... как видишь, меня выбрала. А он лучше меня смотрелся: высокий, на морду не плохой... Я так и думал, что он там уговорил мою Наташку. А она меня... до самой свадьбы... к себе не подпускала. .. Думал, ломается, цену набивает, а она и правда...честной оказалась... Говорит мне: «Самое дорогое я для тебя сберегла - честь свою девичью...».
Игорь волновался еще больше:
- А я, дурак, взял да и сказал по пьянке: «Сберегла честь, потому что никому, кроме меня, не нужна была... Это я... осел... на тебя... бросился... Теперь не то время, удивила кого-то... И вообще... ты... не современная... Тебе еще учиться и учиться... надо...». Донимал я ее все больше. «Ну и научи. Ты же мужчина!» - она мне говорит. «Пусть тебя другие учат, а не я...». Зачем я это ей говорил, сам не знаю... Интересно было видеть, как она распаляется... Она, бедная, и плакала, и психовала... А однажды не выдержала и выпалила мне прямо в глаза: «Ну и научат, если ты этого так сильно хочешь. Только потом на себя пеняй». Смотри-ка... испугала... Не такие пугали, как ты...
Игорь замолчал, закрыл лицо руками. Кажется, он плакал. Немного погодя, встряхнулся и продолжал:
- А тут еще чувиха одна появилась - кума наша. Так она сама мне предложила переночевать с ней. А кто от этого...откажется. Ну, я и соблазнился... Пришел я к ней... когда кум в ночную ушел. Она мне сразу на диване постелила. А я к ней... и перебрался... на кровать... место мужнее занял... Ну и баба! Огонь! Не то, что моя Натаха. Видно, не одного мужика повидала... И потянулся я к ней. Кум - на работу, а я к куме... под крыло... Ходил я к ней... ходил... а она... сука... взяла да и рассказала все моей жене. Мне некуда было крутить - пришлось признаться...
- Олух ты... козел... ты ж всю малину сам себе и испортил...- строго осудил его Тимка.
- Вот именно - сам. И что ты думаешь, Тим? Моя мне и доказала, что она... не одному мне нужна... Встретила как-то пацана одного... Он до армии все на Наталью поглядывал... медвежонком называл ее, когда она в серой шубке с капюшоном ходила... Оказывается, он... все эти годы... любил ее... мою Наташку... В гости к себе пригласил... А что у них дальше было - не знаю. Только... пришла она один раз домой, стала передо мной... и говорит.... А у самой глаза горят, губы дрожат: «Игорь, что хочешь делай со мной, можешь даже убить. Я... тебе... изменила... Ты сам толкнул меня... на это... Я доказала и тебе, и себе, что я не только тебе нужна...».
- Прямо вот так и сказала? - удивился Тимофей.
- Вот так и сказала... А то как же? И еще говорит: «Не знаю... смогу ли я еще кого-нибудь полюбить, но... к тебе у меня... уже ничего святого... не осталось... Одно только общее у нас - это наш сын...».
- И ты ее... не прибил? Да за это... Ты знаешь, что за это? - Тимофей бесился, рвал и метал.
- Ничего за это я не сделал. Ведь в этой печальной истории... один я виноват, только я сам... Я проклинаю себя за все... Теперь ничем уже не склеить нашу жизнь... И миримся мы только на время. Я не могу себя простить за то, что сам своими руками свое счастье... разбил. Я думал - на всю жизнь вместе с моей Наташей, а прожили всего два года. А теперь я выпью да выпью с горя... Чтоб залить водкой все, чтоб ничего не вспоминать. Как представлю себя с другой бабой и жену свою с другим - разорвать готов и себя, и ее... А подумаю: за что ее? Ведь я сам толкнул ее в эту пропасть. Пусть даже это был всего один раз...
- А может, Наташка сама виновата? - усомнился Тимофей.
- Она не виновата. А каково ей было, когда она про мой роман с кумой узнала? Да я еще в гости водил к кумовьям свою жену, пока она всего не знала. Как я ее оскорблял... Сил нет вспоминать, давай лучше выпьем... Что-то и пиво уже не берет. Покрепче б чего-нибудь. Может, к товарищу одному зайдем? Он тут рядом живет. У него должна быть... сивуха... Тимка охотно согласился. Они поставили банки в сумку, стакан повесили на куст. Оставалась еще полная банка пива. Обняв друг друга за талию, размеренной кривой походкой они шли по тротуару, под пушистыми липами.
- Давай-ка, споем что-нибудь... Что мы, как на поминках... Эх, любо, братцы, любо, любо, братцы, жить...
Не дали им допеть куплет, откуда-то из-за лип вдруг появились дружинники.
- Ребята, вы что орете ночью?
- О, Игорь, да это ты тут, а мы тебя там ждем. Тебе надо как-нибудь отметиться. Пойдем. Расписаться надо в журнале за дежурство.
Все вместе подошли к зданию милиции. Там все тихо. В окне видна голова дежурного, пишет что-то. Ну и пусть себе пишет. Пашка хотел попросить журнал, но не решился. Подошел к ребятам. Все вместе выпили из банки. Потом Игорь сам пошел за журналом. Дежурный сразу учуял запах водки, смешанной с пивом, поднял голову на стоящего у окна Игоря и вышел из комнаты.
- Что случилось, молодой человек?
- Мне надо расписаться в журнале... за дежурство... Я - дружинник...
- Пройдемте со мной, - дежурный взял Игоря за плечи и повел по коридору.
Пашка, увидав, что товарища его куда-то повели, бросился ему на выручку. Стал требовать, чтобы Игоря отпустили, да еще дежурство отметили. В конце концов, он схлопотал, что его забрали и отправили в медвытрезвитель. Игорь выбежал на улицу, крикнул ребятам «атас», и все разбежались по кустам.
Вернулся Игорь с дежурства в три часа ночи пьяный. На ногах не держался. Сорочка порвана, светлые брюки превратились в «варенку» грязного цвета. Куртки на нем не оказалось. В руках - большая сумка, полная осколков. Видно, что здесь были банки, недавно наполненные пивом. Резкий пивной запах ударял в нос.
Никто дома его даже не спросил, где он был, откуда явился. Без слов было все ясно.
Игорь, с трудом держась за стены, сбросил туфли, вошел в спальню и не раздеваясь, плюхнулся на чистую постель, которую Наташа поменяла только вечером.
- Ну вот, видишь, мама, ведь это не я первый раз такое, боюсь, что и не в последний. Сколько раз он мне обещал не пить. Хотя бы тебя постеснялся... Да и это еще не все. Это только начало, - Наташа заплакала от обиды, от стыда за своего мужа.
- А ты еще о каком-то перемирии говоришь. Ведь нам всего по двадцать два года, а он уже таким стал. И мне терпеть с этих лет? Чего ради?
- Наталочка, ну откуда это все взялось, и когда началось у вас такое? - с болью спросила мать.
- Считай, что с первых дней замужества,
- И ты все это терпела и не говорила мне?
- Я думала, что все образуется. А теперь вижу, что конца этому, наверное, не будет. Мамочка, милая, не хочу тебе обузой быть, тебе и так трудно, но выхода другого не вижу. Забери нас, с Димочкой, пожалуйста, отсюда. Свет мне не мил. Единственная радость - это мой сыночек, маленькая моя крошечка.
Вдруг из спальни выбежал Игорь с зажатым рукой ртом. Он заскочил в туалет, и началось... невообразимое. Там же он и заснул, доносившийся оттуда храп успокаивал - он жив. Утром, когда он проснулся, ему крепко пришлось поработать над тем, что он там натворил.
Наташа с мамой всю ночь не могли уснуть. Сон сморил их только утром, когда Димка уже начал просыпаться.
- Вот и выспались, - сказала Наташа. Поднялась, взяла малыша на руки и положила рядом с собой в надежде на то, что он еще заснет.
Вечером с работы домой Игорь пришел хмурый, чернее тучи. Оказалось, что на работе об их вчерашнем дежурстве уже все известно. Здорово отличились! Один из дружинников, товарищ Игоря, попал даже в медвытрезвитель.
Весь этот вечер и всю ночь Игорь проспал, или прикинулся спящим, чтобы не объясняться с домашними.
На следующее утро он ушел на работу пораньше и обещал пораньше вернуться. Любовь Васильевна приготовила обед повкусней. Дочь, с ребенком на руках, не успевала готовить разные деликатесы. А теща решила побаловать детей грибным пирогом и морсом из брусники, которую привезла с собой.
Женщины переделали всякие дела и сидели в ожидании Игоря: что сегодня он им преподнесет? Разговаривали на одну больную тему - о дальнейшей жизни молодой семьи. Любовь Васильевна придумывала всякие варианты для укрепления семьи. Но дочь заявила:
- Мама, я простила Игоря в последний раз. Больше терпеть не стану.
Она подробно рассказала матери обо всем, что знала про его связи с кумой. Все делалось открыто, он сам во всем признался. Да он и не собирался ничего скрывать.
- Однажды сказал он мне, что я несовременная, и он больше не хочет жить со мной: я его не устраиваю, как женщина, - грустно сказала Наташа маме. - Не совсем удобно говорить мне тебе об этом, но нужно.
В душе Любовь Васильевна была солидарна с дочерью. Она и сама рассталась с мужем по этой же причине. Но сказать об этом Наташе она не могла. Пусть дочь сама решает, как ей поступить.
Не только пораньше, как обещал утром, а даже в положенное после смены время Игорь домой не пришел. Не было его и поздно вечером. Уже и пирог остыл, и аппетит пропал, остались только сплошные волнения. То и дело мать и дочь подходили то к одному окну, то к другому, смотрели, не идет ли Игорь. Спать легли без ужина. Долго переговаривались, пока сон окончательно не свалил обеих женщин.
В три часа ночи позвонили в дверь. Игорь не должен был звонить - у него есть свои ключи от квартиры. Это была соседка.
- Наташа, звонил мужчина с игоревой работы, представился начальником цеха. Просил передать, что у Игоря в цеху получился взрыв по его вине. Он сам не может подойти к телефону, мечется по цеху, наводит порядки после взрыва. Поэтому задержался на работе.
- Боже мой, отчего же случился взрыв? Ведь не должно его там быть. В этом цеху делают музыкальные игрушки, детские пианино. Там нет взрывчатки, - недоумевала Наташа,
- А может быть, там есть какой-нибудь секрет, ведь это радиозавод... - сомневалась Любовь Васильевна.
- А вдруг сам Игорь пострадал, да нам не сообщают, -продолжала она. - Мы дома сидим, а он, возможно, обожженный, страдает в больнице, - не успокаивалась мать.
- Наташа, пойдем позвоним на работу, потом в больницу, в милицию... Что мы сидим-то? Нужно же помочь парню...
- Нет, мама, пока звонить не надо. Мне кажется, что никакой аварии там не было. Ведь он работает в первой смене, а сейчас уже закончилась вторая и ночная смена уже приступила к работе. Если бы случилось несчастье, давно бы уже сообщили... - уверяла Наташа маму.
- Наталочка, доченька, ну а вдруг? - все еще сомневалась Любовь Васильевна. - Ведь не простим мы потом себе...
Не дала Наташа закончить матери ее мысль, прервала резко, неожиданно:
- Хватит, мама, его жалеть. Пожалей лучше нас с Димкой. Ты думаешь, там и правда взрыв? - распалилась Наташа.
- Это - очередная афера! У кумы он сейчас, а не на месте аварии. Вот сходи, позвони на работу и сама во всем убедишься... Не в первый раз у него взрывы, командировки, в две смены работает, а сам куму ублажает. Сейчас я его уже ненавижу! Брехун несчастный! Слишком я верила в него, вот он и пользуется этим. Я не один раз его уже разоблачала. Он и сам признается в содеянном, раскаивается, а остановиться не может.
- А кто же это звонил?
- Дружки его, такие же, как он. Они уже все поразвелись со своими женами, один Игорь еще живет со мной. А как живет: то придет, то уйдет...
Любовь Васильевна и сама понимала: какой начальник цеха скажет по телефону, что на заводе взрыв, да еще и по чьей вине... Дураком надо быть, чтобы поверить этому. Но дочь она не поддерживала.
- Так что, мама, ты не сильно беспокойся за зятя. Он о нас не подумал. Давай лучше поспим. Из-за него совсем со сна собьемся.
Но сон куда-то ушел и до утра уже не вернулся. Не могли спать в эту ночь три женщины: мать, дочь и соседка, которая чужую беду переживает, как свою. Ей выпала не лучшая доля...
Только маленький Димулечка спал спокойным и ровным сном. Ему не до чего не было дела.
Наутро Игорь тоже не явился, однако вскоре он нарисовался: молодой, симпатичный, хорошо выспавшийся, с гладко выбритым свежим лицом и широкой улыбкой на губах. Его же встретили две измученные, со впалыми от мучительной бессонницы глазами, взволнованные женщины. Они наперебой спросили:
- Игорь, что у тебя случилось на работе? Хотя его внешний вид не говорил ни о случившейся в цеху аварии, ни о мечущемся на месте взрыва человеке. И следов усталости ни на лице, ни на теле тоже не было видно.
- Что за авария на заводе? Какой взрыв? - не унимались жена и теща.
Игорь смотрел на женщин с недоумением:
- О какой аварии вы спрашиваете? Я что-то ничего не пойму...
- Это у тебя надо спросить и у твоих дружков, - строго ответила Наташа. - Опять новая версия? Где ты был больше суток? Почему вовремя домой не пришел?
- Был сильно пьяный, и ночевал у бабушки. Посмотрела Любовь Васильевна на запутавшегося вконец зятя и ушла в комнату.
- Разве можно так жить дальше? Вот это верила, вот это ждала... И дождалась... Стоило ли? - мысли опережали друг друга, одна больнее другой.
Игорь ходил по квартире как неприкаянный. Все в нем говорило о том, что он не собирается задерживаться здесь надолго. Он ищет предлога, чтобы его попросили покинуть этот дом раз и навсегда.
Любовь Васильевна поняла это как-то враз.
- По-моему, Игорь, ты все это сделал намеренно. Вижу, не нужна тебе семья. Поторопился ты жениться, не нагулялся еще, - сказала она, сдерживая обиду за обманутую дочь и ненужного ему его сына. Себя в счет Любовь Васильевна не брала.
- Вероятно, не нагулялся, - угрюмо ответил Игорь. А в спальне рыдала потерявшая веру в любовь, обманутая, оскорбленная его жена, крепко прижимая к груди их маленького сынишку.
- Не нужны мы папке, сыночек... Бабушка, увези нас отсюда, пожалуйста...
- Решайте сами, - сказала мать, заранее зная, чем все закончится.
- Что тут еще решать? Все уже ясно, собирай свои вещички и уходи от нас, навсегда, - решительно заявила Наташа.
- Соберу и уйду, - спокойно ответил Игорь.
Он сложил кассеты и магнитофон в сумку и молча вышел из квартиры, ни с кем не попрощавшись.
Через две недели все вещи и мебель были уложены в контейнер и отправлены в далекую Карелию. Свой родной город Наташа покинула без малейшего сожаления.
Она ехала туда, где живут все ее родственники - они в беде не оставят ни Наташу, ни «белоголового одуванчика» Димулечку; туда, где родилось и жило первые два месяца ее самое дорогое, маленькое «соничко».
1991 год
